Письма Ю.М. Нагибина к В.И. Беломлинской Нагибин, Ю.М. [автограф]. Два письмо к Виктории Беломлинской. - 2 л.; 21 ...

Письма Ю.М. Нагибина к В.И. Беломлинской Нагибин, Ю.М. [автограф]. Два письмо к Виктории Беломлинской. - 2 л.; 21,5х19, 30х21 см.
Собственноручные письма Юрия Нагибина. 1. «Вика, здравствуйте! / давно получил Ваш пакет, но то уезжал, / то болел, то был в рабочей запарке, / как и обычно после (отъездов — из-за) / запущенных дел, несданных работ, / недоправленных сценариев. А перечитать / ваше мне хотелось в душевной тишине. / Наконец, она настала, и я опять с ог- / ромным удовольствием прочел про Ри- / кинглазов и отличный рассказ “Дачница”. На следующей неделе отнесу его в / “Дружбу народов” с соответствующими / рекомендациями. С “Нашим современ- / ником” я по-существу расплевался. Не / был у них полгода, да они и не зовут. / Охотнорядский дух достиг там почти матери- / альной густоты. / Но, знаете, в том превосходном рассказе по- / прежнему хромает концовка. Она не равна / всему остальному. И я не пойму, в / чем тут дело. Вроде бы все правильно, но нет ощущения окончательной победы, как / есть оно, скажем, в конце присланного / вами отрывка, или главы из романа. Так бывает / у бегунов — весь бег прошел рекордно, но / не хватило сил на последний — грудью и / легкими — рывок. Вы ленточку все же / порвали, но вяло. М.б в журнале / это и не заметят, потому что рассказ / весь сделан безукоризненно…». 2. «Дорогая Вика! / Звонил Рейн, к сожалению, не Ван-Рейн, / а просто Рейн (хотя это тоже неплохо), и сказал, что был в Ленинграде и видел вас. Осталь- / ное он обещал сообщить при личной встрече, наз- / наченной на 26 ое. Я все же рад, что ваш кризис / вызван причинами внутренними, а не внешними, в противном случае уж слишком душно стало бы / жить, а душевные кризисы неизбежны у таких / натур, как ваша (ибо я знаю вашу натуру!), / и ночи сменяются рано или поздно светом. Тем бо- / лее, что все сожженные произведения хранятся / у ваших почитателей, да и вообще рукописи не горят. / У нас сейчас временное затишье. Гости почти все / схлынули, оставив неважное впечатление, обяза- / тельства литературные (ничтожные) выполнены, / домработница ушла в отпуск — покой. За лето я написал всего один рассказ, который / никуда ещё не давал. Предыдущий большой / рассказ принял "Новый мир", но в связи / со смертью Наровчатого может быть всякое. / Повесть, написанная минувшей зимой ва- / ляется в ящике стола. Напечатал в "Смене" /(в двух июльских номерах) нечто о Лемешеве — / много различных писем, толков и устных / отзывов от самых разных людей, как В.Аста- / фьев, Евтушенко, Баруздин и т. д. Нина / Соротокина читала и обливалась слезьми. Прочтите, / если будет охота, возможно, это окажется Вам / абсолютно чуждым и ни с какой стороны не при- / влекательным. А может и нет… / Очень жалею, что не застал вас в Ленинграде, / я редко бываю в разговорчивом настроении, а тут / нашел такой стих, но в окружении друзей- сверст- / ников я быстро онемел. Здесь единственный / собеседник — Нина. Астафьева почти не / вижу, Юры Трифонова не стало, Тублин / бывает редко, к тому же он литературно поостыл, / с остальными можно говорить лишь о продуктах, / машинах, о мелкой житейской возне. Живу всё / время на людях, но в небывалом одиночестве. / Алла понимает решительно всё, но крайне / неохотно выходит за очерченные себе пределы. Я не нуждаюсь в обществе, но у меня всегда / был сильный собеседник — Яков Семенович, и / я болезненно ощущаю нынешний умственный вакуум. / После учиненной Вами гоголевщены как-то / неловко спросить — пишете ли Вы. Но нельзя / не спросить. Вы лучшее, что есть в нашей изнемогающей литературе, я перечитываю вас, / как в детстве перечитывал Дюма, в юности Луи Селина и Жираду, в старости Пруста / и Платонова. Был еще один замечательный / автор Горинштейн — высший класс, но убыл. / Остальные лишь более или менее хороши, / чаще — просто плохи. От себя я перестал чего- / либо ждать, и все же, писание — единственное, для / чего стоит жить. <...> Ваш друг. Ю.Нагибин».